Глава общины «Хаверим» решил искать целевую аудиторию в МГУ. Поиски заняли несколько лет, но результат налицо: круглые столы, факультативный курс по философии Маймонида, праздничные вечеринки и реклама в университетском паблике. Есть ли конфликт между наукой и религией, как скромный подвал стал местом проведения культовых вечеринок, и ожидают ли евреи второго пришествия.

– В МГУ периодически проходят встречи с представителями разных религий. Кто их организовывает?

– Это мероприятия, которые проходят на базе философского факультета. Так как на факультете есть кафедра религиоведения, несколько раз в год устраивается круглый стол, где обсуждаются те или иные темы, связанные с религиями.

– Например?

– Диалог между конфессиями, диалог между национальностями. Несколько раз я там выступал с докладом. Это всегда происходит в формате нахождения общих знаменателей между разными взглядами. На мой взгляд, тот факт, что нет дебатов или споров, – это хорошо.

– Почему? «В спорах рождается истина».

– Практика показывает, что никого ни в чем убедить невозможно. Во-первых, это на публичной площадке, и никто не хочет выглядеть проигравшим. А во-вторых, потому что у людей с годами сложились убеждения, и они не будут готовы после дебатов, длящихся час-два, эти убеждения менять.

– В МГУ довольно много студентов-евреев. Для них создана как бы ячейка?

– Это как раз то, чем мы занимаемся. Эту идею я вынашивал еще в бытность преподавателем в «Месивте». МГУ – это огромный вуз, несоизмеримо больший, чем все остальные высшие учебные заведения Москвы. Когда я ездил на ежегодную конференцию посланников Ребе, всегда останавливался на шаббат у своего друга, живущего неподалеку. Это мой давний приятель, один из первых раввинов, которых я встретил в своей жизни. Я делился с ним идеей, он меня поддерживал, но, честно говоря, не знал, как подступиться к этому проекту.

В те годы не было особого сотрудничества между еврейской общиной и МГУ, да и само заведение казалось неприступным. Туда даже зайти невозможно без пропуска. Ни в учебные корпуса, ни в общежития. Но так повернулась жизнь, что я закончил работать в школе. И я подумал: выйду в свободное плавание, поищу вокруг университета какие-то места.

– Чем увенчались поиски?

– Помню, как в первый раз вышел из метро «Ленинский проспект» (не знаю, почему поехал туда, а не на «Университет»). Там красиво – Воробьевы горы, улица Косыгина, все это. Зеленый район. Начал думать, как бы мне туда переехать. Доллар был еще по 30, жутко дорогие квартиры, и чудом удалось найти какую-то квартиру более или менее адекватной цены для района. Я туда переехал, начал искать помещение. Был дикий спрос на недвижимость. Одно помещение я не успел снять – меня опередили. Другое – было весьма симпатичное, на Андреевской набережной, среди парка, но… в монастыре. Подумал, лучше поискать еще что-то (смеется). В конце концов нашелся подвальчик в 10 минутах ходьбы от метро «Университет». То есть оно было ближе, чем все, которые я смотрел до этого. 100 квадратных метров, стоило 110 тысяч рублей в месяц. Тому, откуда брались деньги, я до сих пор не могу найти логических объяснений. Это было чудо.

Мамаш Скалка (фото: Eli Itkin)
Мамаш Скалка (фото: Eli Itkin)

– А в чем проблема? Идете к раввину Берлу Лазару: «Дайте нам денег, пожалуйста».

– Нет-нет, у нас был уговор (по такой системе работают почти все центры Хабада в мире): бюджет общины находится на плечах того, кто там работает, то есть на плечах раввина, мне помогают с личными расходами.

– Помещение есть. Что дальше? У вас был какой-то готовый план действий? Примеры для подражания?

– В Хабаде есть немало раввинов, которые именно в кампусах работают. В 1982 году Любавический Ребе отправил в университет Пенсильвании р. Менахема Шмидта. Он там достаточно долго работал один. Еще раньше, в 1969 году, Ребе послал р. Шломо Кунина в Калифорнию открыть Хабад в Университете Калифорнии Лос-Анджелеса. В 1972 году – в университете Калифорнии Беркли и в Университете Калифорнии Сан-Диего. Сегодня там уже сотни раввинов. Но в 60-х годах это был один человек. До сих пор во многих огромных университетах Америки работает один человек. В больших университетах, как, например, Колумбийский университет, где была учреждена Пулитцеровская премия по журналистике, работают двое раввинов – один из них мой друг Йона Блум. В университете Принстона два  эмиссара. В Гарварде, по-моему, тоже два: один в Гарварде, второй в MIT. И так далее.

– Какие задачи ставятся перед раввинами в американских университетах? 

– Дом вдали от дома. Это не только тфилин, это не только мезуза, это не только зажигание субботних свечей и кидуш в шаббат. Это возможность дать еврейскому молодому человеку определиться со своей идентификацией. Понять, откуда он пришел, какие у него предки, какую культуру и историю, традиции они несли сквозь века, много тысяч лет. И какую перспективу на будущее дает это огромное богатое наследие. У молодого человека возникают мотивация и чувство сопричастности.

– Вернемся к вашей карьере. Вы сняли помещение…

– Как это удалось профинансировать, до сих пор понять не могу. Один человек позвонил, попросил обучить сына ивриту. Я сказал, что мне платить не надо – пусть пожертвует на общину. Потом другой человек позвонил и попросил подготовить сына к бар-мицве. И когда пришел день оплаты аренды, я поехал к нему.

– И?

– Этот человек сказал: «Я начну помогать, не знаю, получится ли навсегда, но начну. Все оборудование, которое тебе надо для общины, – столы, стулья, мебель, книги – будет за мой счет». На тот момент это были космические для меня деньги, около миллиона рублей.

– Вы отправляетесь в университет, заведение нерелигиозное и в каком-то смысле противоречащее посылам иудаизма. Кто давал вам напутствие, кто ставил границы?

– Я всегда напутствие получал от Любавического Ребе, из его трудов. У Ребе была очень ясная точка зрения на этот счет: Тора с наукой не входит ни в какой конфликт. Если есть места, где Тора и наука конфликтуют, то это значит, что либо наука с чем-то где-то до конца не разобралась, либо человек, который изучает Тору, что-то не до конца понял.

Поэтому Ребе всегда поддерживал стремление заниматься наукой. Наука – это исследование природы мира. Философия исследует мышление, сознание человека. Физика исследует физические процессы и так далее. У Торы немножко другие цели. Тора не исследует природу, Тора исследует взаимоотношения человека с Б-гом. Всевышний сотворил природу, поэтому наука с Торой должны быть абсолютно гармоничны.

– Тем не менее в СССР как минимум академические круги считались антитезой и альтернативой религии. Пресловутый «научный атеизм» преподавали повсюду.

– В Америке и Израиле я знаю очень много профессоров, которые глубоко религиозны. У нас был такой в гостях год назад. Еврей из университета Мичигана, занимается электротехникой и информатикой, соблюдает и шаббат, и кашрут. Несколько месяцев назад он вошел в Совет Российской академии наук.

– Так что с подвальчиком-то?

– Мезузу прибили. Но я все еще не имел понятия, как подступиться к МГУ. Начали собираться евреи из близлежащих районов, что было неплохо. Спустя года полтора я читал журнал «Москва–Тель-Авив». Там была рубрика «Jewish Boy и Jewish Girl». Их фотографировали, о них рассказывали. Листаю номер, и там написано: «Jewish Girl – Алина Жуковская. Активист еврейского клуба в МГУ». Начал я ее искать через социальные сети, написал сообщение. Был уверен, что она проигнорирует. Но я получил от Алины очень заинтересованный ответ. Она приехала, мы поговорили, я спросил, как дела в университете. Она сказала, что очень удручена тем, что студенты в МГУ достаточно индифферентно относятся к еврейским тусовкам, в отличие от МГИМО, где довольно активная молодежь. Алина рассказала, что собирает круглые столы, «Кто еврей – по маме или по убеждениям?», например. Или «Как смотреть на конфликт на Ближнем Востоке, кто прав и кто виноват». Это были политологические темы, по ее специальности. Я предложил помощь в дальнейших проектах и попросил ее подключиться к нашей работе.

– Процесс пошел.

– Потихоньку. Делали кальянную вечеринку, инициировали уроки по Торе. Людей было единицы. На уроки вначале никто не приходил. Мы решили устроить большую студенческую Хануку и арендовать «Шоколадницу», которая прямо рядом с кампусом находится. Я не мог закрыть полностью кафе и подвергать компанию потерям. Тогда работала кошерная «Шоколадница» на Маяковке. И я предложил: делаем мероприятие на 100 человек, покупаем еду в кошерной «Шоколаднице» и кормим в некошерной. И все выигрывают от этого.

– Сработало? 

– Мы сделали праздник, пришло больше 100 человек. Потом мы съехали со старого помещения. Надо было расти и двигаться вперед, делать что-то более привлекательное для ребят. Напротив старого помещения был построен новый дом. Дорогой и красивый. Очень близко к МГУ, только дорогу перейти. Соседнее здание с новыми корпусами. Это был жилой дом.

МГУ – это город внутри города, со своими поликлиниками, своими магазинами. Оттуда при желании можно не выходить, это город, в котором находятся десятки зданий. Каждый факультет – это здание. Каждый факультет по размеру как МЕОЦ. Я понял, что следующее помещение должно быть именно в том месте. Цены были очень высокие, но тогда как раз грянул кризис 2014 года. Многие арендодатели стали более лояльными.

– Сколько вы сегодня платите?

– 420 тысяч рублей. Параллельно с планированием нового помещения, раввин Лазар направил письмо ректору В. Садовничему, в котором он просил поддержать инициативу еврейского центра. Мне позвонили и предложили встретиться с заместителем декана философского факультета, Алексеем Козыревым. С того момента началась наша дружба с этим факультетом. Там я вел факультативный спецкурс «Философия Маймонида». Я взял Рамбама за опорную точку и подготовил курс.

– Студенты вопросы задают?

– Про второе пришествие. «А как же вы не ждете второго пришествия?» И я понимаю, что многие вообще ничего не знают о еврействе. Вопросы о «пришествии» я пока оставляю. Мне кажется, я должен начать с другого – я должен рассказывать, каким огромным богатством мы обладаем. Это прикладное наследие, которое можно использовать в жизни.

Много других вопросов есть: как мы смотрим на то, что происходит в Израиле? Что происходит в отношениях между Западом и Россией? Каждый интересуется своей тематикой. Главное, что мне нужно до них донести, что еврейство – это классно, это красиво, это эстетично.

– Как в анекдоте, «во-первых, это красиво». 

– Во-вторых, это хорошая семейная жизнь, мудрая, без стрессов. Это что-то созидательное и вечное.

– А что там за история была со студентом, которому не дали сдавать экзамен из-за кипы?

– Ему сказал преподаватель, что кипа – религиозная принадлежность и ее ношение противоречит уставу университета. Он пошел в деканат, ему сказали: «Парень, извини, найдем другого преподавателя, более лояльного. Он все примет». Самого профессора я не знаю, но мне кажется, что он человек, который имеет достаточно большой след советского сознания. Я знаю, что ребята ходили в университете до этого в кипе.

Я хотел снизить градус накала страстей этого кейса, потому что в постсоветское время в МГУ не было антисемитизма. Нельзя весь МГУ обвинить в антисемитизме.

– А что сами студенты говорили?

– Был большой опрос в паблике МГУ. Это огромный паблик «Подслушано в МГУ». Там около 56 тысяч человек.

Точка зрения большинства была такой: единственная вещь, которую в МГУ должны контролировать, – это получение качественного образования. Пусть студенты сами решают,  в чалме им ходить, в кипе, без кипы, с крестиком или без крестика. И этот взгляд меня порадовал.

– А есть в МГУ конфессии, которые находятся внутри кампуса?

– Исторически сложилось, еще до революции, что в МГУ есть церковь. Одна в старом кампусе и другая на смотровой площадке. А так больше нет религиозных организаций. Опять же, запрещено уставом. Сейчас новый кампус застраивается. Есть слухи, что там будет место для основных конфессий России.

– Сколько студентов посещают ваши мероприятия?

– Несколько десятков. Из последних достижений могу похвастаться тем, что нашлись ребята, которые взялись афишировать наши мероприятия на достаточно глобальном уровне. Нас начал рекламировать крупнейший паблик МГУ. Соответственно, 80-90 % студентов о нас будут знать.

– Подсуммируем: что вы можете предложить еврейскому студенту?

– Четыре вещи: занятия, тусовки, путешествия, знакомства и, конечно, еще один дом вдали от дома.